Черкасский Михаил Иосифович - Сегодня И Завтра, И В День Моей Смерти
Черкасский Михаил Иосифович
Сегодня и завтра, и в день моей смерти
Хроника одного года
Предисловие 1993 года
Эта книга двадцать лет пролежала в столе. Эту книгу должно было
выпустить в 1992 году большим тиражом издательство "Советский писатель". Но
и это солиднейшее издательство терпит бедствие в новых условиях. И осталась
издательская рецензия Глеба Горышина, выдержки из которой и предлагаются
ниже.
Из рецензии Глеба Горышина
"Принявшись за чтение рукописи М. Черкасского, я начал, по обыкновению,
делать "заметки на полях". Но вскоре оказался настолько захваченным
чувством автора, атмосферой этого сочинения -- единственного в своем роде,--
что так и вышел из чтения потрясенным, как будто пережил собственное горе.
Представленную М. Черкасским рукопись никак невозможно пересказать, ее можно
только пережить: каждая фраза в ней затрагивает самые сокровенные струны
души, какие чаще всего сокрыты от постороннего уха. Это повесть о том, как
умерла восьмилетняя девочка Лера, рассказанная ее отцом на языке такой
любви, такого отчаяния, что местами, даже при чтении, перехватывает горло,
останавливается сердце.
Посильна ли для литературного сочинения такая сверхзадача? За примером,
аналогией я, честное слово, не знаю, к чему обратиться. И самый ответ должен
найти только в собственном переживании прочитанного, настолько все это
личное и в то же время общечеловеческое, подспудно уготованное каждому из
нас. Повидимому, литературный ответ надо оставить в стороне, если иметь в
виду общепринятые мерки. Случай особый, может быть, дающий нам пример той
новой литературы, которая решается взять на себя немыслимую доселе
концентрацию человеческого чувства, горя, душевной беззащитности -- перед
лицом грозных и равнодушных явлений переживаемого нами исторического
момента. Может быть, примеры этого рода литературы можно найти у Солженицына
или Шаламова...
...Я всячески за наискорейшее напечатание книги М. Черкасского, ее
близко воспримут в каждой семье, в каждой стране.
О каких-либо пробелах и недостатках я говорить не буду: автор высказал
все, что счел нужным высказать, в единственно удобной для него форме. Эта
вещь написана потому, что она не могла быть ненаписанной -- этим автором,
пережившим то, от чего избави нас Боже... Глеб Горышин".
(C)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Самое страшное, что могло случиться со мной -- случилось. Но живу. Как
все. С которыми не случилось. И с которыми тоже.
Был шестой день сентября, и бабье лето в нелинялом зеленом подоле
по-старушечьи грелось пред домом, и солнце, еще по-летнему жирное,
растекалось на голубом блюде. Одинаково доброе, одинаково равнодушное ко
всему и ко всем -- очень разумное солнце.
Был час дня, и я торопился в школу. В английскую. Поначалу казалось
нам, что это будет нетрудно: наша мама работает в детской газете и, если
попросит, то долго ль уважить. Подумаешь (наверно, говаривал Кромвель,
отправляя на эшафот), одним англичанином больше, одним меньше. Но пришла
мама, хмуро вздохнула: "Отказала директорша: не наш, говорит, микрорайон.
М-да, директорша эта..." -- шибко поморщилась. Что ж, смирись, человек, иди
в обычную приходскую школу, их так много вокруг. Но хотелось в английскую.
Уж если не балет, не музыку, так хоть это можем мы дать? Ведь водили на
прежней квартире в группу при доме пионеров. И нравилось: "Э кет -- кошка.
Ха, смешно как..." -- "Только -- кэт, кэт, доченька, а не кет. А то у тебя
получается кит". -- "Э кит, э кит!.." -- залилась и давай бегать по комн
